Сергей Высоцкий - Третий дубль [сборник "Белая дурь"]
— Мы с ним вместе не служили,— нахально отбрехнулся капитан и пригубил бокал с шампанским.
— Нет-нет-нет! — запротестовал Севрюк.— Вы за Скалозуба не прячьтесь! Признавайтесь — демократия вам не по нутру?
— Товарищ артист,— сдерживая раздражение, тихо сказал Панин,— мне претят разговоры о демократии между закуской и горячим.
— Правильно! — поддержал Панина хозяин.— Все правильно, кроме одного — горячего не будет. Нажимайте на закуски.
— А что касается существа дела,— капитан неожиданно вспомнил Дона Карлеоне из «Крестного отца», свято верившего, что раздражение — удел слабаков, и улыбнулся.— Вы что же, думаете, много найдется таких, кто предпочел бы опять забраться в клетку?
— Не знаю, не знаю! — в голосе Севрюка слышалось пьяное упрямство.— Вы все-таки не отлынивайте от прямого ответа! Нам всем оч-чень важно знать…— он обвел сидящих за столом долгим, оценивающим взглядом.— Очень важно знать, что вы думаете о демократии. Не держите ли фигу в кармане?
— Да еще и с маслом,— тихо сказал Никонов. Но его услышали и засмеялись.
— Валя! — укоризненно покачал головой Севрюк. Жидкие светлые волосы рассыпались в разные стороны, и он стал похож на подвыпившего дикобраза.— Умница! Тонкая душа! Как ты-то этого не понимаешь? Наша жизнь… Господи! — слезы неожиданно потекли у него по щекам.— Господи! Мы должны от каждого потребовать ответа! Особенно от таких суперменов,— он ткнул пальцем в сторону Панина.— Они и понятия не имеют о том, что такое демократия. Даже моя кошка Машка понимает больше.
— Кончай демагогию, Вовка! — крикнула одна из женщин.— Не даешь чревоугодничать спокойно.
— Вот! — уныло сказал Севрюк, вытирая слезы.— Вот! За телячий студень готовы предать свободу. Но мы потребуем! — Он стал пристально вглядываться в лица присутствующих. Наконец обнаружил потерянного было Панина.— Вам не удастся отмолчаться, молодой человек!
— Знаете, в начале века один юрист про таких, как вы, сказал: «У нас демократию понимают так: я делаю все, что мне хочется, а другому мешаю делать то, чего он хочет».
—Умница! — захлопала Тамара в ладоши и быстро поцеловала Панина в щеку.
— Правильно, правильно,— одобрительно сказал и хозяин.— Мы даже повернуться не можем без того, чтобы не задеть соседа локтем! А почему не слышно музыки? Саша,— обратился он к Панину,— ваши музыкальные симпатии я вполне одобряю…
— Они же у меня милицейские,— не удержался Панин.
— Давай за работу! — грубовато-дружески, словно они были сто лет знакомы, сказал Ватагин.— Томка тебе поможет.
Пьяный Севрюк пытался было увязаться за Паниным, но Елена Викторовна встала у него на пути и, что-то ласково нашептывая на ухо, увлекла в сторону кухни. Наверное, отпаивать крепким чаем.
— Ну и чем же вас порадовать? — спросил капитан у Тамары, быстро просматривая кассеты.
— Хорошим старым танго. У Мишеля есть такие кассеты!…
Панин включил магнитофон, и они пошли танцевать, уверенно лавируя среди бесчисленных пуфиков, кресел и журнальных столиков. «Поменьше бы всего этого барахла,— подумал капитан,— настоящий танцзал можно устроить».
— А вы человек непростой,— сказала Тамара, в упор разглядывая Панина.— С вами на брудершафт не выпьешь.
Панин рассмеялся:
— Что за странный вывод? И кстати…— он показал на щеку.
— Это в награду за находчивость. И больше не решусь.— Она хотела еще что-то сказать, но в это время рядом с ними остановилось миниатюрное и очень кудрявое существо — не то школьница, не то зрелая женщина — и похлопало в ладоши.
— Ну, Инка! — разочарованно произнесла Тамара.— Мы только начали…
Пигалица ничего не ответила, а только, упрямо поджав пухлые губы, хлопнула в ладоши еще раз.
С такими маленькими женщинами Панину танцевать не приходилось. Он только собрался поинтересоваться, в каком классе учится кудрявое создание, как девушка спросила:
— Вы про Леню Орешникова слышали?
— Слышал. И про него слышал. И его самого слышал. Хороший певец.
— «Хороший» — это значит просто средний. А Леня был гениальный.— И она выжидательно посмотрела на Панина. Капитан решил подыграть:
— Почему был, милое дитя?
Лицо у женщины сделалось скучным.
— «Милое дитя» прощается вам как новичку. Снято с вооружения. Так вот про Леню. С ним расправились рэкетиры. Слышали про таких?
— И про них слышал. Доводилось,— усмехнулся Панин и хотел спросить, откуда у Инны такие сведения, но теперь уже Тамара с воинственным видом захлопала перед ними в ладоши.
— Тамара, у нас серьезный разговор,— сказал Панин.— Через пять минут…
— Никаких пяти минут! Правила игры надо соблюдать!
— Не отвяжется,— совсем тихо произнесла Инна.— Вы меня на телевидении разыщите. Инна Ивановна Печатникова. У Мишеля есть все мои координаты. А сейчас мне пора…— Она подняла свою крошечную ладошку: — Чао!
— И что за серьезные разговоры могут быть с Инной Печатниковой? — спросила Тамара, прижимаясь к Панину чуточку ближе, чем требовалось в танце.— Признавайтесь.
— Это допрос?
— С пристрастием! А может быть, вы с нею давно знакомы?
— Инна рассказывала мне про Леню Орешникова.
— Что она может о нем рассказывать? Этот анфан тэрибль замечает во время съемок только режиссера и музыкантов. А директор картины, администратор…
«Что они, сговорились устроить мне проверку? — подумал Панин.— Один выясняет мои познания в музыке, другой — отношение к демократии. Теперь эта экзальтированная дамочка решила проверить, силен ли я во французском».
— Этот, как вы сказали, Фанфан-Тюльпан хороший певец, по-моему. И вдруг — пропал. Инночка его очень жалеет…
— Найдется. У Лени Орешникова есть такое хобби: внезапно исчезать и внезапно появляться. А это вы хорошо придумали — Фанфан-Тюльпан!
— Я придумал? — Наверное, капитан перестарался и Тамара поняла, что ее разыгрывают.
— Ладно, ладно! Не придуривайтесь. У меня есть предложение — кофе пойдем пить ко мне. Это совсем недалеко, на Второй Советской.
— А как же?…— Панин обвел глазами гостей.
— По-английски, гражданин следователь. А к тому же я женщина свободная.
Уход по-английски не получился. Тамара, прежде чем удалиться, пошепталась с хозяйкой, а Панина засек Валентин Никонов:
— Мегрэ, уж не к Тамаре ли ты отправился пить кофе? Осведомленность друга покоробила капитана, и он буркнул:
— А тебе завидно?
В подъезде было темно. Лишь слабый отсвет белой ночи с трудом пробивался через пыльное стекло над дверью. Панин заметил легкую тень, прижавшуюся к стене. Тамара подстерегала его, и когда он, сделав вид, что ни о чем не подозревает, проходил мимо, прошептала сдавленным голосом:
— Руки вверх!
А потом, прижавшись к Панину, долго целовала его, обхватив руками за шею. Губы у нее были удивительно мягкие и нежные. Панин вспомнил слова Валентина, но внутренне отмахнулся от них, как от пустых и ничего не значащих.
Они шли по тихим светлым улицам не спеша, так, как ходят люди, уверенные в том, что в конце пути их ждет непременная награда.
— Вот и пришли,— сказала Тамара.— Теперь поступаем так: сначала иду я, поднимаюсь на лифте на шестой этаж. Оставляю дверь квартиры открытой. Номер сорок. Через пять минут поднимаетесь вы. А то у нас в подъезде сидит старушка — дежурная. Может, спит, а может, и нет… Очень любознательная.— И, не дав Панину опомниться, она поцеловала его и быстро вошла подъезд.
— «Я женщина свободная…» — прошептал, скисая, капитан. Но в воздухе еще витал аромат ее духов, и Панин, подождав несколько минут, вошел в подъезд. Комнатка дежурной была закрыта, а сама дежурная, наверное, сладко спала. Александр вызвал лифт. Старинная кабина ползла медленно, гулко отщелкивая этажи.
У сороковой квартиры он на секунду задержался, стараясь унять волнение, и толкнул дверь. Дверь не подалась. «Что за черт? — подумал Панин.— Захлопнулась случайно?» Он позвонил и прислушался: за дверью ничего не шелохнулось. Он позвонил еще раз. Панина взяло сомнение: а хорошо ли он расслышал номер квартиры? Может быть, сорок вторая или сорок первая? Ступая осторожно, капитан подошел к сорок первой и легонько толкнул в дверь. Никакого эффекта. Разочарование ожидало Панина и в сорок второй квартире. «Хорошо вас провели, Александр Сергеевич! — усмехнулся капитан.— Как школьника».
Когда он спустился на лифте на первый этаж, дежурная словно поджидала его.
— Вы к кому ехали, молодой человек? — строго спросила она Панина. Она была еще совсем нестарая и своей повадкой и обличьем напоминала учительницу начальных классов.
— Не «к кому?», а «от кого?». Так будет правильней,— стараясь выглядеть беззаботным, сказал капитан.— А «от кого» — большой секрет.
